"Я сердцем никогда не лгу"

Интервью к 60-летию со дня рождения Валерия Абрамова

Расскажите, пожалуйста, о той атмосфере Трехгорки, в которой прошло Ваше детство?

Я жил в трехэтажном общежитии на улице Рочдельского в нескольких минутах ходьбы от Трехгорной мануфактуры. Сейчас на этом месте находится ресторан «Обломов», которым правит Антон Табаков. Сначала мы жили двумя семьями в одной комнате, и эти семьи были отгорожены шторкой. Жили дружно, весело. Потом мы остались одни в этой комнате, т.к. стали людей потихоньку расселять. Рядом находился ДК им. Ленина и ДК им П.Морозова, т.е. то, что меня вдохновило на актерскую профессию. Однажды у мамы были какие-то дела в ДК им. Ленина, и она повела меня с собой и попросила подождать ее в зале. Мне было лет 7-8. Я сел в зале, где в это время, если я правильно помню, шел спектакль театра «Современник» «Два клена». На улице было светло, солнышко, а на сцене – вечер, мост какой-то, люди ходят, какая-то совсем другая жизнь. Я был этой жизнью поражен. Так это запало в душу, что я стал мечтать о сцене.

Музыкант Владимир Спиваков в юности увлекался не только музыкой, живописью, но и боксом. В числе Ваших увлечений был также бокс, пятиборье, футбол, а с другой стороны – хор, драмкружок. Совершенно противоположные друг другу занятия, но победило все-таки искусство. Настолько ли велика сила искусства?

На соседней от нас улице был дом, в котором жила моя одноклассница Валя Дорожкина. У нее был брат Ваня Власов – студент Школы-студии МХАТ (ныне артист Театра «У Никитских ворот» Иван Власов – ред.). Мы все на него смотрели. Он был высоким, красивым юношей. Может быть от того, что он выделялся среди нас, хотя Ваня также играл вместе с нами в футбол, но какой-то он был непохожий на всех нас, и это манило. Я к нему подошел однажды и спросил, трудно ли стать артистом. Тогда он ответил, что надо стихотворение подготовить, и что сам он читал «Белеет парус одинокий». Мама и папа у меня к искусству никакого отношения не имели, а я себя искал, поэтому занимался и боксом, и футболом, и пятиборьем, и в хоре. Но из хора я ушел, с футболом тоже не получилось, и я решил попробовать себя в драматическом искусстве, пошел в детскую студи в ДК им. П.Морозова, подготовив все тоже стихотворение «Белее парус одинокий». В этой студии была удивительная женщина – Людмила Дмитриевна Переяслова. Она была актрисой театра им. Маяковского, но по разным причинам ушла из театра. Людмила Дмитриевна меня взяла, я ей благодарен на всю жизнь, поскольку она дала мне силу, веру, понимание. Почему она меня взяла – понятия не имею. Читал я безобразно, т.к. не умел это делать, но она что-то во мне увидела и, как росточек, поддерживала. С нее все и началось. И я всегда вспоминаю ее и ее мужа – Дмитрия Михайловича Соболева, с которым она вела кружок, с благодарностью. Я бывал у них дома, они меня звали обедать, давали книжки читать. Людмила Дмитриевна создавала удивительную творческую атмосферу, где царило добро, не позволялось никого обижать. Она в меня поверила, и вообще те люди, которые по жизни в меня верили, они мне очень много дали.

В Народном театре Красной Пресни Вы играли параллельно кружку или позднее?

Кружок – это была студия Народного театра, а в самом театре шли уже солидные спектакли. И вот после двух лет занятий в детской студии Людмила Переяслова привела меня в Народный театр, дала мне роль, работала со мной, создавала меня.

Какие книги о театре Вы прочитали за это время, и чем они Вам были интересны в столь юном возрасте?

Первой была книжка про Ф.Шаляпина, о его жизни. Потом Людмила Дмитриевна дала мне книжку про В.Н.Яхонтова. Затем книжка о А.А.Яблочкиной, В.И.Качалове. Так, по книжкам и рассказам я постепенно влюбился в театр.

А спектакли в Народном театре ставила тоже Людмила Переяслова?

Да. Она ставила спектакли и в Народном театре, и в детской студии. Моей первой ролью в студии был сторож в пьесе А.Я.Бруштейн «Голубое и розовое». А в Народном театре я играл Мизгиря и Леля в «Снегурочке» А.Н.Островского, Серафима Чайку в «Стряпухе замужем» А.В.Софронова, был занят в спектакле по драме Б.С.Ромашова «Огненный мост». Я поступил в 13 лет в студию, проучился там два года, и затем еще два года играл в Народном театре, после чего уже поступил в Школу-студию МХАТ.

Какие чувства Вы испытываете сейчас к тем молодым людям, у которых принимаете вступительные экзамены в ГИТИС, имея за плечами опыт абитуриента театрального ВУЗа?

Для меня это очень ответственное дело. Написать человеку в его лицевом листочке слово «нет» - это страшно. Нужно на это иметь процентов на девяносто уверенности. По существу ты решаешь судьбу этого человека. Конечно, можно ошибиться. Но для меня важно залезть в человеческое зернышко абитуриента, разговорить его, чтобы у него ушел зажим, чтобы он раскрылся передо мной. Он может даже плохо читать, но вдруг в нем что-то личностное, интересное есть, такое, что сразу, наверное, и не увидишь на первый взгляд. Я понимаю, что он волнуется. Для меня прослушивание абитуриента – это как врач определяет историю болезни человека. Ошибешься – совершишь роковую ошибку. Только бы не ошибиться. Если уж я пишу слово «да» или слово «нет», то моя совесть чиста, что я до конца попытался его открыть, быть откровенным.

Ваш учитель В.К.Монюков рекомендовал Вас к поступлению во МХАТ, но поработать там Вам не удалось. Вы не сожалеете об этом?

Я уже репетировал во МХАТ роль Тишки в пьесе А.Островского «Свои люди – сочтемся». И вдруг на пост художественного руководителя театра приходит Олег Ефремов, который сказал: «Все, что было до меня, отменяется. Я буду лично смотреть тех, кто собирается работать во МХАТ». И я оказываюсь просто нигде. Уже был май, все ребята показались в театры. Но я попал в команду артистов-военнослужащих Театра Советской Армии, и это тоже судьба. Я не жалею, что не работал во МХАТе, потому, что в ЦАТСА я нашел необходимый мне творческий дух.

А что значит быть «мхатовцем»? Что их отличает от других артистов?

Сейчас об этом трудно говорить, потому что истинные мхатовцы давно умерли. Их отличала высокая внутренняя и внешняя культура. Отличались они тем, как одевались, как приходили на репетицию. Уходящая натура. Глубокая культура - это самое главное. Знаете, Лев Дуров сказал: «Сначала преподавали в Школе-студии дворяне, потом пришли разночинцы, а сейчас преподают птушники».

Какой факт из истории МХАТа Вас больше всего поразил?

Смерть МХАТа.

В какой момент она наступила, по-вашему?

Каждый по-своему оценивает жизнь и смерть. К Малому театру тоже можно по-разному относиться – живет он или не живет. Но традиции в нем сохраняются. А без традиций нельзя. Есть то, что нельзя уничтожать. С потерей традиций, а они постепенно терялись во МХАТе, а потом и вовсе были уничтожены, когда туда пришли другие люди с другими правилами и отношением к делу, и наступила смерть этого театра.

Вы уже пятнадцать лет работаете в одном театре, и даже сейчас вместе играете в одном спектакле, с Александром Диком, существенная часть жизни которого была связана со МХАТом. Он чем-нибудь пополнил Вашу копилку знаний об этом театре?

Вот мне кажется, что Александр Яковлевич Дик сохраняет в себе традиции Художественного театра. Поэтому, когда он пришел в ЦАТРА, это было большой радостью. Мы одной крови, одной веры, одного духа. Может быть поэтому он и не вписался в современный МХАТ, ведь он тоже человек определенной высокой культуры, который много знает, любит, он - театральный человек в хорошем понимании этого слова. А.Я.Дик – это приобретение нашего театра.

Часть вторая

При подготовке интервью была использована фотография из музея ЦАТРА.