Гармошка

Интервью к 35-летию творческой деятельности Сергея Комарова

Вы не просто артист, а артист-музыкант. Человек, избравший такую профессию, должен очень любить музыку. Как родилась в Вас любовь к этому виду искусства?

Папа-военный привез из-за границы мне 6-летнему в подарок маленький аккордеончик. Он оказался концертным, очень хорошим. Хотя мама была скрипачкой, а дома стояло большое пианино, на котором я не хотел играть, я желал играть только вот на этом маленьком белом аккордеоне. И первый педагог попался очень хороший. Уже через полгода я играл полечки в первом классе на новогоднем концерте. Так все началось. Еще было пророчество. В первом классе у меня была любовь. Перед Новым годом нас сводили на детскую сказку с оркестром в единственном драматическом театре в Иванове. Мы смотрели эту сказку, подходили смотреть оркестр, музыкантов. И, когда я с поднятым носом на Новый год играл под елкой эти полечки, спросил у девочки «Ну, как?» (детское самолюбие, понимаете), она сказала: «Ну и что, кем ты будешь?» - «Музыкантом» - «Ну, будешь всю жизнь в драмтеатре в яме сидеть». Вот это пророчество сбылось. А, в принципе, все случайно. Когда учился в Стасовской музыкальной школе, вдруг на отчетный концерт, проходивший в Парке им. Горького, пришли аккомпаниаторы Людмилы Зыкиной, которые в это время пили там пиво – Шалаев и Крылов (два знаменитейших баяниста, «сделавших» Зыкину). И они услышали, как играет рыжий мальчик. Это была весна-лето, было тепло, они подошли за «ракушку» и спросили у мамы, чей это мальчик. Мама ответила, что это ее сын. Тогда они представились и сказали, что мальчика надо учить музыке. А Шалаев был другом моего педагога. Тоже случайность. Мама была горда тем, что такие люди сказали, что мальчика надо учить. Они передали записочку моему педагогу, и пошло-поехало: Гнесинское училище и т.д.

Вы сказали, что Ваш отец – военный, вы много приходилось переезжать?

Ну, конечно, переезжали много, но с семи лет уже были в Москве.

То есть музыкальная школа была одна?

Да. И поскольку я уже играл, меня зачислили во второй класс.

Класс аккордеона?

Да. Вот как папа в шесть лет подарил, так аккордеон на всю жизнь и остался.

На других инструментах не пробовали играть?

Если музыкант играет на одном, все остальное не считается. И не верьте тем музыкантам, которые играют на всех инструментах. На всех по чуть-чуть играть нельзя. Это профессия. Понимаете, если Вы повар, то готовите вкусно и хорошо, если портной, то шьете. Как любитель, вы можете играть, а как профессионал – нет. Я работал с профессиональным гитаристом. Поэтому рядом с ним то, что я беру гитару в руки, это нельзя сказать, что я играю. Если ты играешь на пианино, все остальное любительство.

Мама не пыталась вручить Вам в руки свою скрипку?

Нет. С самого начала был аккордеон.

Какие у Вас были педагоги в Гнесинке?

Педагоги были замечательные. Я учился у Суханова, от него вышло несколько прекрасных аккордеонистов, в частности, Ирина Баскакова и ее младший брат Женя Баскаков. Дело в том, что, закончив Гнесинское училище практически отлично, была только «3» по физкультуре, которую мне не разрешили пересдать, поэтому до Красного диплома не дотянул, у меня была музыкальная рекомендация. В те времена без рекомендации поступать в институт было невозможно. Но в Гнесинский институт аккордеонистов не принимали в течение шести лет до нас. Еще, когда учился в школе, была такая песенка «У моря, у синего моря». Когда в оркестре одна девочка мне принесла от папы из ресторана ноты, я это выучил и играл на оркестре, тогда будущий ректор Гнесинского института Колобков Сергей Михайлович подошел сзади, взял меня за ухо и повел к директору, чтобы меня отчислили за джаз из музыкальной школы. И потом, когда я поступал в Гнесинский институт, где ректором был уже Колобков, то пришлось устроить со своим педагогом маленький скандал по партийной линии, поскольку не принимались даже документы: «Как же так, вы в Гнесинском училище аккордеонистов учите, даете дипломы с отличием, и вдруг в Гнесинском институте, этажом выше, вы говорите, что они играть не умеют. Баянистов берете, а аккордеонистов – нет. Тогда не учите». И тогда они разрешили, я поступил на вечернее отделение вместе с Женей Баскаковым, который всю жизнь проработал в оркестре кинофабрики. Но у Жени Баскакова оказалась отсрочка какая-то от армии, а мне через два месяца сказали: «Идите в армию». В военкомате сказали, что я буду служить в батарее артиллеристов, веселить ребят. Я загрустил, честно говоря. И опять же случай. Мне позвонил мой приятель-аккордеонист Федя Ткаченко, который служил в Театре Армии. Он позвонил меня поздравить: «Сережа, наконец-то вы пробили Гнесинский институт, эту безумную брешь, шесть лет не брали никого, ты поступил, я тебя поздравляю». А я ему говорю: «Феденька, радоваться рано, мне в армию идти». Он мне отвечает: «Приходи в Театр Армии, я заканчиваю, мне нужна смена, служба хорошая и люди замечательные». Вот так я попал в театр. Я пришел и музыкальный руководитель Семен Петрович Великов, после того, как меня прослушали, а сыграл я всю свою программу в течение 40 минут, сказал: «Вы нам подходите». Поэтому к моим 35 годам еще надо прибавить два годы службы в команде театра. После службы в армии, опять же случай, нас в театре оставили троих, которые впоследствии стали Заслуженными артистами РФ – Виталия Стремовского, Валерия Абрамова и меня.

В то время, в отличие от дня сегодняшнего, в театре существовал оркестр – слаженный музыкальный коллектив, вплетенный в ткань спектакля. Сейчас зрители Вас видят только в мини-оркестре в спектакле «Приглашение в замок», либо в концертно-шефской деятельности, как например, на вечере памяти Нины Сазоновой. Вам не грустно от невозможности работать в оркестре, как прежде?

Да, конечно, немножко грустно. Грустно от того, что сократили оркестр, потому что оркестр – это общение с музыкантами, и потом играть в оркестре интереснее – это новое звучание, разные варианты, возможности. Но жизнь течет, жизнь меняется. Тогда было много музыкальных спектаклей, разных по характеру, я играл и в оркестре и в одиночестве, в «Вишневом саде», например, звучала за кулисами тема аккордеона, в «Засаде» была Чапаевская гармошка, приходилось играть и на гармошке, и на баяне, изображать шарманку – все это было в жизни и было замечательно.

Какой самый трудный для работы был спектакль?

Когда был помоложе, вообще ничего не было сложно. На первых моих гастролях не солдатом в Алма-Ате в 1973 году, я этот рекорд перебить не могу до сих пор, у меня было за месяц 29 музыкальных спектаклей, и за это время еще 61 концерт с нашими актерами. Причем концерты были не сборные, а сольные. Вообще, я счастливый человек. Видел в театре один раз как свистят и один раз как бисируют. Свистели, потому что плохо играли артисты, в то время рожали и Алина Покровская, и Лариса Голубкина, поэтому героиня играла не очень хорошо, и у героя тоже что-то не случилось, это было в спектакле «Ринальдо идет в бой». И, если сейчас свистом выражают одобрение, то тогда мы прижали головы. А однажды зал заставил музыкально бисировать. Это было в Ленинграде, спектакль «Раскинулось море широко», дуэт Нины Сазоновой и Бориса Ситко, дирижировал Минх, в зале собрали блокадников, ну вот они сыграли дуэт и остановился спектакль, бисируют люди, встали и стоя бисируют, что делать – непонятно, спектакль все-таки, хоть и музыкальный, опереточный, и Минх показывает «повтор», зрители сели, и вот так бисировали музыкальный номер.

Аккордеон принимал участие во всех музыкальных спектаклях или нет?

В большинстве спектаклей. На аккордеоне есть такие регистрики, которые изображают разные инструменты, по звучанию, по характеру, краски могут быть довольно разные, от пиколки флейты до фагота. Поэтому аккордеону всегда находилось место. Если дирижер или композитор, который писал музыку, знал, что есть в оркестре аккордеон, а он вначале приходил слушать оркестр, то он всегда писал для аккордеона очень красивую партию.

С кем из дирижеров Вам лучше всего работалось?

Я очень много работал с Николаем Григорьевичем Минхом. Очень приятный, интеллигентный, интересный человек. Он ведь был первым аккордеонистом в оркестре Леонида Утесова, поэтому он знал аккордеон и много требовал от меня, много подсказывал. Он первый, заняв денег, купил аккордеон, на барахолке в Питере, по-моему, в 1929 году.

Артисты высказывали в адрес какого-либо музыканта, в Ваш адрес, в частности, какое-то недовольство или, наоборот, похвалы?

Всегда это бывает, это творческий процесс. Моя первая встреча с Людмилой Ивановной Касаткиной. Играли спектакль «Барабанщица». Я ввелся в спектакль, а перед этим играла Алина Покровская. Наступает время, когда должна играть Касатикна. За неделю к ней подошел, представился, сказал, что я новый гармонист и буду с ней играть. Я хотел прорепетировать с Людмилой Ивановной, потому что в спектакле много условностей, они играет спиной, жестами, а я озвучиваю. Мы договорились прийти за два часа до спектакля и прорепетировать танец на столе и три песни, которые подхватывает оркестр - вообще много сложностей там было. Я сижу, жду, она то ли со съемок возвращалась, то ли еще что-то, она не просто забыла про то, что не пришла на мою репетицию, а она пришла в 18:50 сама на спектакль. У всех уже была паника, поскольку в том спектакле она гримировала все тело. Тогда еще было новшество, что я должен был играть, глядя ей в глаза из оркестровой ямы, поэтому я сидел в оркестровой яме и думал, что ладно уж, как придется буду выкручиваться сам. В пятнадцать или двадцать минут восьмого за мной бегут, Людмила Ивановна, когда загримировалась, вспомнила, что в спектакле новый гармонист, и хотела первый акт пройти, две песни. Я прихожу к ней, начинаю играть, она возбуждена, все не так, тональности не те, все не годится, отменяем спектакль. Я сказал: «Ради Бога». Рядом стояли наши военные руководители и спрашивали: «Что ты не так играешь?». Я ответил, что все так, как уже играл с Алиной Станиславовной Покровской, тональности я не могу придумать другие, потому что меня подхватывает оркестр. Людмила Ивановна опять говорит, что все не так, а я в ответ, что, пожалуйста, отменяйте из-за меня спектакль, и тут выходит Нина Афанасьевна Сазонова, мудрая, добрая Нина Афанасьевна, которая говорит: «Так. Люсь, я с ним работаю, он все играет, как надо, - а мы уже с ней какие-то концерты пели – я с ним уже три спектакля играла, все было замечательно, давай, иди на сцену, уже время двадцать пять минут восьмого». Пошли мы без репетиций. Проходит первый акт, Людмила Ивановна на сцене успокоилась, выходит за кулисы, занавес закрывается, она кидается на меня: «Сереженька, все мило, замечательно, все прекрасно, пойдем танец прорепетируем». Вот такие претензии бывали. Просят артисты то помедленнее, то побыстрее, то вот придет артист с таким настроением, то высоковато, то низковато, как-то пристраиваемся.

Музыкальных спектаклей на Малой сцене было много?

Да, очень много.

Часть вторая

При подготовке интервью была использована фотография музея ЦАТРА.