"Может еще повоюем!"

Интервью к 35-летию работы Виталия Стремовского в ЦАТРА

Расскажите, пожалуйста, о Ваших первых шагах на пути к профессии?

Начало такое же, как и у большинства людей нашей профессии. Был когда-то в школе драматический кружок с замечательным педагогом Абрамом Самойловичем Лавутом в славном городе Люберцы, где я жил. Лавут был действительно замечательный театральный педагог, он работал не только у нас, но и во многих театрах. А потом, еще когда учился в школе, и собирался поступать в геолого-разведочный институт, поскольку отец у меня был горным инженером, проходя случайно по улице Лубянка я увидел приглашение в театральную студию. Приглашение это заманивало тем, что там преподавали педагоги Школы-студии МХАТ – Евгений Радомысленский, Геннадий Ялович и др. И я решил попробовать. Пришел, попробовал, меня взяли, втянулся, действительно, там было очень интересно, и уже как-то забыл про геологоразведочный институт, целиком посвятив себя тому, чтобы поступать в театральный ВУЗ. Но в первый год я никуда не поступил, а ходил я, как и многие, по всем ВУЗам, и решил до армии перекантоваться рабочим сцены в ближайшем к дому театре, а ближайшем к дому театром был Центральный Детский Театр. Оказалось, что при этом театре тоже существует театральная студия, она, правда, являлась не высшим учебным заведением, а средним, как техникум. И там проводился добор на второй курс. Вот туда то я и поступил на второй курс. Проучившись год в этой студии, я снова поступал в ВУЗ, но уже не везде, а целенаправленно в Школу-студию МХАТ, поскольку в ЦДТ и Школе-студии МХАТ преподавали один и те же педагоги, за исключением актерского мастерства. Поступил я к профессору Кареву Александру Михайловичу.

С какой программой поступали?

Ой, что читал? Дай Бог памяти. Первый раз я читал, по-моему, Багрицкого «Контрабандисты», а во второй раз - что-то из «Идиота». Смешно другое, что когда я поступил, на этот курс не поступили такие артисты, как Наталья Гундарева и Володя Гостюхин, знаю это доподлинно, потому что сохранились их анкеты. Так что можно сделать вывод, что это ужасная лотерея, и поступил ты или нет еще ни о чем не говорит.

А свою первую ролишку в школьном драмкружке помните?

Ну, это была не ролишка, это была роль Кочкарева из «Женитьбы», замечательная роль. Я еще помню свою самую первую роль, еще в детском саду – принц в «Золушке», у меня был красивый костюм, даже помню интонации, с которыми произносил текст.

В Школе-студии МХАТ мне было довольно трудно учиться, потому что я ничего не понимал, ничего не ощущал, не чувствовал, что нас хорошо учат. Я ничего не понимал, пока на третьем курсе не встретился с гениальным артистом и педагогом Алексеем Николаевичем Грибовым. Так повезло, что у меня с ним было две работы – одна драматическая, другая водевильная. И вот с ним что-то такое начало приходить, потому что его я понимал. Но опять-таки артистом я не стал, даже окончив Школу-студию МХАТ. Волею судеб после окончания института с целым рядом своих сокурсников я уехал в Тбилиси в Русский драматический театр им. Грибоедова, там мне всерьез повезло, потому что первым моим режиссером на профессиональной сцене был Петр Наумович Фоменко, который в то время был в глубокой опале, его приютил тогдашний главный режиссер РДТ им. Грибоедова Григорий Давыдович Лордкипанидзе – замечательный человек, народный артист СССР, впоследствии ставший лауреатом Ленинской премии за многосерийный телевизионный фильм «Берега» по роману Ч.Aмиpэджиби "Дaтa Tyтaшxиa". У Фоменко я сыграл свою первую большую роль в пьесе Р.Каугвера «Свой остров». Тетрадку с этой ролью я храню до сих пор, потому что Петр Наумович нам дал начала ремесла. Позже я еще раз встретился с Фоменко уже в Театре Армии в работе над спектаклем «Экзамены никогда не кончаются» Э. де Филиппо.

Такое вот начало. Через год мне надо было идти в армию, я отпросился в театре, приехал в Москву, показался в Театре Армии, меня взяли в команду артистов-военнослужащих. Повезло мне еще вот в чем: я был первым в стране исполнителем роли Теймураза в пьесе Нодара Думбадзе «Не тревожься, мама!». Я сыграл ее в Тбилиси, а, приехав сюда и начав служить в команде, обнаружил, что эта пьеса репетируется режиссером Агамирзяном в Театре Армии под названием «Не беспокойся, мама!». Спустя какое-то время я вошел вторым исполнителем в этот спектакль. После окончания службы в команде меня взяли в труппу.

Что больше всего запомнилось из службы в команде?

Самое главное – это был начальник нашей команды, легендарный Анатолий Андреевич Двойников, совершенно фантастический человек, редкостного человеческого таланта. Он был вроде очень простой, иногда с виду глуповатый, а на самом деле это был удивительно тонкого ума и обаяния человек, потрясающий психолог, который умел находить с нами контакт. Был забавный случай: мы ехали с концертами в Туркестанский военный округ, и в поезде, естественно, выпивали. Компания в купе была такая – нынешний руководить агентства по культуре и кинематографии Михаил Швыдкой, ныне покойный режиссер Петр Штейн, Сережа Комаров и я. Запаслись мы большим количеством спиртного, и, в общем, перепились. На нас Двойникову пожаловался проводник. Двойников сделал нам выговор и пытался даже нас как следует побить, но делал это очень смешно – замахивался и проводил рукой так, чтобы не дай Бог не задеть лица. Потом вечером он вызвал меня в коридор и сказал: «Ну, чего ты на меня обижаешься? Ты же понимаешь, что это я любя». Вот такой был замечательный человек, и, конечно, все впечатления от службы были связаны с ним. Да и такая компания симпатичная была в команде, люди образованные, общаться с ними было очень интересно, мы хорошо проводили время.

Вы пришли служить в команду, когда театром руководил Андрей Попов. Какие воспоминания у Вас сохранились об Андрее Алексеевиче?

Попов был величиной недосягаемой, он был где-то там, а мы были где-то тут. Но, тем не менее, мне ужасно приятно сознавать, что в театр принял меня Попов. Я участвовал в одном спектакле, где мог наблюдать его вблизи - это замечательный спектакль «Элегия», где Попов играл Ивана Сергеевича Тургенева, Людмила Касаткина играла Савину, ставил его совершенно фантастический человек Михаил Михайлович Буткевич, а мы играли слуг. Вот за Андреем Алексеевичем я наблюдал в этом спектакле, ну, и потом, конечно же, в «Смерти Иоанна Грозного». Честно сказать, его манера игры мне казалась чересчур романтичной, я не был большим поклонником его театрального таланта. Его киноработы мне нравились гораздо больше. Я отдавал должное его таланту, но в тайне, в глубине души, мне почему-то казалось, что это не мой театр, не мой способ существования. Теперь-то я понимаю, каким был дураком, потому что все познается в сравнении и на расстоянии времени. Конечно, теперь я понимаю, какого масштаба актер был Андрей Попов, ведь проходит время, и ты сам начинаешь понимать кое-что в профессии, понимаешь, из чего сделана та или иная роль, как он ее делал. И потом был еще один момент, когда Мария Кнебель репетировала спектакль «Тот, кто получает пощечины», где Попов играл главную роль Тота. Там можно было наблюдать за тем, как человек создает роль. Но, честно говоря, я больше наблюдал, как там строил свою роль Владимир Михайлович Зельдин. Это было мне более любопытно, потому что там я тоже ничего не понимал – вот как он так под себя, под сурдинку что-то такое бормочет, проверяет для себя, ни разу не играет в полную силу на репетиции, ничего не выдает, так тихо, скромно, даже не интересно работает, а, когда состоялась премьера, то, что у него внутри, в актерском котле варилось-варилось, а потом вылилось, тогда я и понял, что такое настоящий Мастер, который знает, что получится в результате.

После Андрея Попова в Театр Армии в качестве главного режиссера пришел Ростислав Горяев. Как он работал с актерами, что Вы вынесли для себя из общения с ним как с режиссером в работе над спектаклями «Мы, русский народ» и «Расстояние в 30 дней»?

В первую очередь, следует сказать, что это, пожалуй, тот редкий случай, когда человек смог блестяще справляться с огромным пространством нашей сцены, ему еще помогал такой замечательный художник Петр Белов. Ростислав Горяев был режиссером Большой сцены. Самое главное впечатление, оставшееся спустя много лет, это то, что Горяев был безумно конкретен, у него репетиции шли очень быстро. Он очень точно ставил задачу, что он хотел от актера, и, если он видел, что актер его понимает, если он видел, что актер выполняет это, то он не затрачивался, не рассусоливал – «Все. Готово. Идем дальше». И поэтому работа с ним запомнилась, как очень легкая, энергичная, быстрая, и, конечно, у него были замечательные результаты. При нем театр как-то очень воспрял, было очень жалко, когда Горяев ушел.

Чем отличалась работа с Александром Васильевичем Бурдонским, у которого Вы сыграли в нескольких спектаклях?

Сравнивать сложно, каждый режиссер – своя индивидуальность, свой отдельный мир, особенно, когда это такие крупные художники, поэтому сравнивать я бы не стал. Александр Васильевич – человек, копающий вглубь, добивающийся тончайших нюансов. Поскольку он ученик Марии Кнебель, то это, конечно, наложило на него отпечаток, он блестяще работает не только как режиссер-постановщик, но и как педагог. Он умеет добиться от актера того, чего он хочет. Бурдонский любит копаться в материале, в актере, это бывает тяжеловато, но результат говорит сам за себя.

Часть вторая

При подготовке интервью была использована фотография автора.